– Его зовут Феррарс,– сообщил он весьма громким шепотом.– Но, прошу вас, не проговоритесь, это большой секрет!
– Феррарс! – повторила мисс Стил.– Мистер Феррарс большой счастливец, а? Как! Брат вашей невестки, мисс Дэшвуд? Очень миленький молодой человек, очень. Я его преотлично знаю.
– Анна, ну что ты говоришь! – вскричала Люси, которая обычно подправляла все утверждения сестры.– Если мы и видели его раза два у дядюшки, это еще не повод считать его близким знакомым.
Элинор слушала их внимательно, удивляясь про себя. Кто этот дядюшка? Где он живет? Как они познакомились? Она от души желала, чтобы разговор этот продолжался, хотя сама к нему не присоединилась, но тема была тут же оставлена, и впервые, к ее изумлению, миссис Дженнингс либо утратила интерес к мелким сплетням, либо пожелала сохранить при себе то, что было известно ей. Тон, каким мисс Стил говорила про Эдварда, усугубил ее собственное любопытство, потому что в нем ей почудилось злорадство, словно эта девица знала или же воображала, будто знает нечто, не делающее ему чести. Но любопытство ее так и осталось неудовлетворенным, ибо с этих пор мисс Стил пропускала мимо ушей имя мистера Феррарса, когда сэр Джон намекал на него или даже произносил его вслух.
Марианна всегда не терпела наглости, вульгарности, невоспитанности и даже иных вкусов, кроме своих собственных, и все эти дни находилась в таком расположении духа, что девицы Стил уж никак не могли ей понравиться, и она отвергала все их попытки сойтись с ней поближе. Этой-то холодностью, обрывавшей все их изъявления дружбы, Элинор и объясняла предпочтение, которое вскоре обе они начали оказывать ей, и особенно Люси, не упускавшая случая вступить с ней в разговор и расположить к себе непринужденной откровенностью.
Люси отличалась природной остротой ума, ее наблюдения нередко казались меткими и забавными, а потому на полчаса Элинор порой находила ее приятной собеседницей. Однако ее способности не подкреплялись образованием, она была невежественна и никогда не пыталась воспитать свой ум с помощью книг. Как ни старалась она выставлять себя в самом выгодном свете, ей не удавалось скрыть от мисс Дэшвуд, насколько малы ее познания, насколько она не осведомлена в самых, казалось бы, обычных предметах. Элинор видела, что образование могло бы развить и облагородить способности, оставшиеся в небрежении, и жалела ее, но видела она также, и без всякой снисходительности, отсутствие душевной утонченности, нравственных устоев и уважения к себе, которые ее угодливость, льстивость и раболепствование перед обитателями Бартон-парка выдавали ежечасно. А потому она недолго могла находить удовольствие от общества особы, в чьей душе фальшь сопутствовала невежеству, чья необразованность мешала им беседовать как равным и чье поведение с остальными лишало всякой цены знаки внимания и уважения, оказываемые ей.
– Вы, полагаю, сочтете мой вопрос странным,– как-то сказала Люси, когда они вместе шли из Бартон-парка в Коттедж,– но, прошу вас, ответьте, знакомы ли вы с матерью вашей невестки, с миссис Феррарс?
Элинор, бесспорно, сочла такой вопрос более чем странным, что и отразилось на ее лице, когда она ответила, что с миссис Феррарс не знакома.
– Ах, неужели! – воскликнула Люси.– Меня это удивляет, потому что, казалось мне, вы могли видеть ее в Норленде. В таком случае вы вряд ли можете рассказать мне, какова она.
– О да,– ответила Элинор, остерегаясь высказать свое мнение о матери Эдварда и не испытывая ни малейшей охоты удовлетворить то, что могла счесть лишь вульгарным любопытством.– Я ничего о ней не знаю.
– Вы, конечно, сочли очень странным, что я навожу о ней справки подобным образом,– сказала Люси, внимательно вглядываясь в лицо Элинор,– но, быть может, есть причины... Если бы я осмелилась... И все же льщу себя надеждой, вы поверите, что это не праздное, не дерзкое любопытство.
Элинор вежливо сказала, что подобная мысль была от нее далека, и несколько минут они шли в молчании. Нарушила его Люси, которая вернулась к прежней теме, сказав робким голосом:
– Мне невыносимо думать, что вы сочли меня вульгарно любопытной. Право, я готова сделать что угодно, лишь бы не выглядеть такой в глазах особы, чье доброе мнение стоит так дорого. И, натурально, вам я могла бы довериться без опасений. Мне был бы неоценим ваш совет, как следует поступить в столь неловком положении, в каком я очутилась. Однако докучать вам у меня повода нет. Как жаль, что вы незнакомы с миссис Феррарс!
– И мне жаль,– в большом изумлении произнесла Элинор,– если мое мнение о ней могло бы сослужить вам пользу. Но, право, я понятия не имела, что семья эта вам знакома, а потому, признаюсь, была немного удивлена подобным вопросом о характере миссис Феррарс.
– А, конечно, конечно! Я вполне это понимаю. Но если бы я смела рассказать вам все, вы перестали бы удивляться. Пока миссис Феррарс для меня никто, но может настать время... и это в ее воле... когда мы окажемся в очень близком родстве...
При этих словах она стыдливо потупилась, бросив лишь один быстрый взгляд на свою спутницу, проверяя, какое они произвели впечатление.
– Неужели! – воскликнула Элинор.– Как же так? Вы знакомы с мистером Робертом Феррарсом? Возможно ли? – Мысль, что у нее будет такая свойственница, вовсе ее не обрадовала.
– Ах нет, не с мистером Робертом Феррарсом,– ответила Люси, подчеркивая имя.– Я ни разу в жизни его не видела. Но с его,– добавила она, устремив пристальный взгляд на Элинор,– старшим братом.
Что почувствовала Элинор в этот миг? Изумление, которое было бы столь же мучительным, как и сильным, если бы к нему тотчас не примешалось недоверие. Она повернулась к Люси в немом недоумении, не понимая причины или цели подобного признания, и, хотя цвет ее лица изменился, она все больше утверждалась в своем недоверии и не боялась заплакать или упасть в обморок.